Лингвистические проблемы юстиции

Принцип национального языка судопроизводства является сравнительно новым для российской юстиции. С ним связаны проблемы, которые можно свести к двум группам:

-  практическим вопросам привлечения в процесс и компе­тенции переводчика: (а) для судей и следователей и (б) для под­судимых и подозреваемых;

-  теоретическим вопросам усложнения судебно- следственного дискурса в связи с его превращением из одноя­зычного в двуязычный.

От ответов на указанные вопросы зависит состояние и даль­нейшее развитие отношений между юстицией и лингвистикой.

ной включенности в среду мировой и локальной лингвосферы. Отождествление членов триады «действительность — мышление — язык» имеет длительную традицию (Гумбольдт, Потебня, Хай- деггер). Повседневная реальность убеждает нас в решающем значении языка не только для индивида, применительно к ко­торому язык часто определяется как сама жизнь, но и для целых этно-государственных образований. Актуальный пример: при нарастающих центробежных тенденциях в Королевстве Испания к отделению от собственно Испании (Мадрида) сегодня активно и официально стремятся те провинции, в которых сильны на­циональные языки: Баскония, Балеарские острова, Каталония и Галисия; в Великобритании аналогичная позиция у Шотландии, в Канаде - у франкофонов Квебека, в Бельгии - у фламандцев Фландрии и т.п.

Язык - важнейший компонент лингвосферы (по Д.Долби). Она, в свою очередь, является компонентом логосферы - из­вестной совокупности материальных и нематериальных плодов человеческой цивилизации (по Тейар де Шардену). Описывать языковую среду современной юстиции удобно при помощи понятия лингвосферы - «коммуникационной мантии, развер­нутой над нашей планетой». Все письменные и бесписьменные языки образуют органический континуум - глобальную среду человеческих коммуникаций и обращения идей. При этом не­прерывность коммуникации между контактирующими языковыми общностями всегда обеспечивалась теми, кто говорит более чем на одном языке, теми, чей мозг пытал­ся сгладить различия между позициями и выражениями, обусловленные разноязычностью общин. А поскольку обе­спечение права граждан на национальный язык судопроизвод­ства соблюдается во всех демократических странах, упомянутый выше принцип «сглаживания» разноязычия приобретает для правосудия глобальный характер, а лингвистика и юриспруден­ция оказываются в органической связи.

 КОМПЕТЕНЦИЯ ПЕРЕВОДЧИКА ДЛЯ СОТРУДНИКОВ ЮСТИЦИИ

Следователи, судьи, адвокаты и нотариусы должны прове­рять квалификацию (компетенцию) переводчика, который при­нимает участие в нотариальном или уголовном производстве, но фактически лишены этой возможности.

Педагогика различает компетентность и компетенцию специалиста. Компетенция является узким производным по­нятием от компетентности и обозначает сферу приложения профессиональных знаний, умений и навыков. Применительно к задачам судебного перевода, наибольший интерес представ­ляют так называемые простые (базовые) компетенции, легко фиксируемые, проявляющиеся в определенных видах деятель­ности . Наконец, исходя из прагматико-целевой теории перевода Вермеера, истинный процесс перевода направлен на учет вре­менных, пространственных, лингвистических, культурных и прочих факторов влияния. Поэтому переводчик всегда ориентируется по конкретной цели и обстановке. Правильность перевода подлежит оценке только во взаимосвязи с оказывающими на него воздей­ствие временными, пространственными, речевыми, культурными и другими факторами. Так, в случае постоянного изготовления переводчиком массовых типовых документов, чаще всего требую­щих нотариального заверения подписи переводчика, или устного перевода на иностранный язык при стандартных нотариальных действиях в случае участия в них иностранца, потребная ком­петенция переводчика сводится именно к этим типовым операциям и является весьма ограниченной. Это положение важно для дальнейшего анализа вопроса рационального уровня квалификации судебного переводчика, обслуживающего и органы внутренних дел. В этом случае правильность перевода оценива­ется только одним критерием, заключающимся в возможности подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, осуждённого знать, в чем его (их) обвиняют Нетрудно заметить, что и в этом случае широкая компетенция переводчика не требуется.

А пока что в российских СМИ и специальной литера­туре идет кампания за безоглядное повышение уровня квалификации судебных, полицейских и нотариальных переводчиков путем их государственной аттестации или сертификации и т.п. По сути дела, речь идет о простом механическом пересаживании на российскую почву су­ществующего за границей института судебных перевод­чиков (присяжных, аттестованных, сертифицированных и т.п.). Между тем, готовить и содержать за счет федерального бюджета судебных переводчиков при отмеченном выше крайнем разнообразии языков (особенно в России) и неустойчивости потребности в них - явно безнадёжное дело^[1].

Анализ иностранных источников демонстрирует, что инсти­тут присяжных переводчиков в развитых странах пре­вратился в тормоз прогресса¹. В связи с тем, что частные присяжные, аттестованные и т.п. переводчики стали требовать

несоразмерных размеров оплаты своего труда, органы юстиции Великобритании и Испании заключают договоры о возмезд­ном переводческом обслуживании полиции и судов с крупными агентствами переводов, выступающими в роли судебно- переводческих организаций.

Все недостатки существовавшего прежде в Англии порядка, когда к работе с юстицией было обязательно привлекать только переводчиков из искусственно ограниченного профессиональ­ного сообщества (из числа членов саморегулируемой организа­ции (СРО) или сдавших определенный экзамен и/или принесших присягу и т.п.), перечислены в заключении Британского аудит- офиса . Эти недостатки типичны и для других стран:

-  каждый суд сам бесконтрольно заключал с переводчиками трудовые договоры без всякой централизации; на поиски пере­водчиков бессмысленно расходовались административные ресурсы судов;

-  существовавшие платежные тарифы переводчикам были не рыночными, а скорее, расточительными;

-   было трудно исключить недобросовестного переводчика из СРО, хотя конкретные суды от него отказывались;

-  процессы срывались из-за нехватки переводчиков и иных проблем. В 2010-11 гг по вине переводчиков было сорвано 18 заседаний Верховного суда и 373 заседания магистратных су­дов.

Контракт фирмы «Applied Language Solutions»(APL) с Миню­стом Великобритании заключен в 2011 г на 5 лет и предусматри­вал экономию 18 млн. в год. Экономия должна была быть до­стигнута за счет уменьшения зарплат переводчиков и сокраще­ния административного персонала. По предварительной оценке, для обслуживания всей страны APL было необходимо иметь око­ло 1200 переводчиков. Однако стремление правительства к экономии бюджетных средств наткнулось на отчаянное сопротивление ставших ненужными «привилегирован­ных» переводчиков. По свидетельству газеты «Гардиан», боль­шой контракт с APL вызвал волну саботажа с их стороны. Более 1000 переводчиков решили бойкотировать компанию APL. Пре­жде всего, их неудовольствие вызвало падение тарифных ставок. В результате некоторой корректировки коммерческой политики, APL поправила положение, но размер достигнутой в первый год действия контракта экономии снизился до £15 млн.²

Аналогичное остервенелое сопротивление вызвали рефор­мы рынка переводов для юстиции в Испании³.

Мировой опыт показывает, что лишь одно решение проблемы компетенции переводчиков, а именно, ее пол­ная передача судебно-переводческим организациям соответствует здравому смыслу. Эти организации должны широко привлекать к сотрудничеству двуязычных лиц (билингв) - тех самых, которые, по теории Долби, на протяжении веков и по настоящее время осуществляют реальную связь между собой разноязычных народов⁴. Этот вывод находит подтверждение в 10-летнем опыте руководства автором крупнейшей экспертной и судебно-переводческой организацией на юге России. Обще­принятой является точка зрения, согласно которой для ведения повседневного общения на бытовом уровне индивиду достаточно знать совсем немного - 2000 наиболее частотных слов, а потреб­ности чтения обеспечивает объем лексикона в диапазоне 3 - 5 тысяч слов или словарных семей⁵. В случае перевода для юсти­ции, в это число входят высокочастотные элементы юридической лексики⁶.  

Процесс правосудия, с одной стороны, стандартизирован процессуальными нормами, а с другой стороны - отличается высокой степенью неопределенности, т.к. в качестве участников имеет людей со всеми признаками свободы воли. В частно­сти, относительно переводчиков исследователи отмечают их неожиданные «странности». Профессор судебного перевода Х.М.Ортега Эрраес замечает, что судебные переводчики на деле играют намного более важную роль, чем им отводят. Они принимают вполне осознанные решения, которые не впи­сываются в стандарт «легального эквивалента» - калькирования оригинала. По его данным, 76,6% переводчиков опускают части оригинальных высказываний, которые должны переводить, или сами дополняют их, о чем судья и иные участники процесса, как правило, остаются в неведении^[2]. Дипломантка Анна Абеледо на­блюдала, как во Дворце юстиции Барселоны переводчики под­меняли судей, фактически самостоятельно допрашивая подсу­димых и объясняя это тем, что они не хуже судей знают процесс. Аналогичные случаи бывают и в отечественной практике. Этому содействует несовершенство российского законодательства, не предусматривающего даже контроля дееспособности перевод­чиков. Известен случай в Ростове-на-Дону, когда свободно практикующий переводчик языка одной из стран СНГ, потерявший дееспособность в результате инсульта голов­ного мозга (со всеми очевидными признаками этого), до­пускался, как прежде, к участию в уголовных процессах.

Особенно часто переводчик становится главной фигурой при попытках обвиняемых и подсудимых затянуть процесс и даже выйти на свободу под предлогом необеспечения их конститу­ционных прав на национальный язык судопроизводства. Яркий пример - уголовное дело в отношении группы лиц чеченской национальности, находившееся в производстве Следственно­го комитета Карелии в 2007 г Обвиняемые по резонансному «Кондапожскому» делу давали отвод многим переводчикам, притворно «не понимая» их. А еще большее количество пере­водчиков самоустранились от участия в деле, ознакомившись с ним. Произвести перевод на чеченский язык процессуальных документов предварительного следствия для ознакомления с ними обвиняемых удалось только переводчику из удаленной судебно-переводческой организации.

Часто есть опасность прямого или косвенного давления на переводчиков заинтересованных лиц, в результате чего пере­водчики отказываются от участия в процессе. Встречаются слу­чаи - в нашей практике дважды с ингушскими переводчиками в городах Сибири, - когда «авторитетные» обвиняемые легко избавляются от десятков предлагаемых им в качестве перевод­чиков соотечественников с целью затягивания процесса. После первой встречи с таким обвиняемым потенциальные переводчики исчезают. Всё объясняется просто: у многих народов сильно раз­виты патриархально-родовые связи, и старшие родственники, получив соответствующие просьбы, просто отзывают переводчи­ков, опознанных их потенциальными клиентами в следственном изоляторе. Имели место случаи при рассмотрении уголовных дел районными и городскими судами Краснодарского края, когда на переводчиков оказывалось моральное давление со стороны защитников подсудимых, которые на различных условиях предла­гали не являться в судебные заседания и таким образом срывать процессы, затягивать сроки рассмотрения уголовных дел. Иногда после перерывов в судебных заседаниях переводчики просто не возвращались в судебные заседания по уголовным делам из- за того, что, как впоследствии выяснялось, на них оказывалось моральное давление родственниками подсудимых (Темрюкский городской суд). По указанным причинам судам приходилось от­кладывать рассмотрение уголовных дел на более поздние сроки, что негативно сказывалось, в свою очередь, на сроках рассмо­трения и влекло за собой нарушение прав участников уголовного судопроизводства на разумные сроки рассмотрения уголовного дела, предусмотренные ст. 6.1 УПК РФ.

В Ростове-на-Дону переводчик табасаранского языка исчез после первой же встречи с подозреваемым, поддавшись его просьбам. Подсудимый араб в Таганрогском городском суде заявил об отсутствии взаимопонимаемости между суданским и ливанским диалектами арабского языка. Как только переводчик- ливанец признал, что диалекты арабского языка существуют в принципе, он тут же был отведен защитой подсудимого, хотя на самом деле различия в арабских диалектах несущественны.

Особенно часто встречаются попытки злоупотребления конституционным правом со стороны лиц цыганской нацио­нальности. Типичный аргумент - непонимание диалекта пере­водчика. В 2012 г в одном из районных центров Удмуртии был задержан гражданин цыганской национальности по подозрению в совершении кражи. Местные сотрудники МВД России были вынуждены выпустить его на свободу т.к. подозреваемый оказы­вался понимать предоставляемых ему переводчиков цыганского языка. Вновь задержать указанное лицо полицейским удалось только через полгода. На этот раз следствие провели с привле­чением опытного переводчика цыганского языка из удаленной экспертно-переводческой организации.

Цыганские диалекты действительно многочисленны, однако расхождения не так значительны и не могут привести к непо­ниманию цыганами друг друга. Вывод подтверждён опытом работы судебной экспертно-переводческой организации авто­ра.

Описанное явление «притворной некомпетенции» пере­водчика по отношению к обвиняемым и подсудимым наблюда­ется, по нашей оценке, в 60-70% случаев предоставления граж­данам переводчика в порядке ст. 18 и 169 УПК РФ. Оно отражает новую грань хорошо известной социолингвистике проблемы «тайных языков» криминалитета. Преступник из числа мигрантов или российских этнических меньшинств часто пользуется на­циональным языком таким же (или даже более выраженным) образом, как, например, русский преступник блатным жаргоном или «феней», французский - языком арго и т.п. Помимо изо­ляционистской социально-культурной функции, национальные языки этнической преступности, рассматриваемые в этом свете, призваны служить оружием «против ментов»^[3].

Определением от 20 июня 2006 г 9 243-0 Конституционно­го Суда РФ установлено, что при необходимости обеспечения обвиняемому права на пользование родным языком в условиях ведения уголовного судопроизводства на русском языке, орга­ны предварительного расследования, прокурор и суд своими мотивированными решениями вправе отклонить ходатайство об обеспечении тому или иному участнику судопроизводства помо­щи переводчика, если материалами дела будет подтверждаться, что такое ходатайство явилось результатом злоупотребления правом.

4. ДОСТОВЕРНОСТЬ РЕЗУЛЬТАТОВ СУДЕБНОГО ДИСКУРСА В УСЛОВИХ ДВУЯЗЫЧИЯ

Основным процессуальным вопросом участия переводчика является достоверность перевода и полученных с помощью переводчика доказательств по делу (при устном переводе в процессе). Важность этого вопроса всячески подчеркивается сторонниками тезиса о выделении судебных переводчиков в привилегированную касту «присяжных». Между тем, если до­вести до абсурда любимый ими тезис о том, что не существует двух языков настолько тождественных, чтобы их можно было считать выразителями одной и той же социальной действитель­ности, придется признать, что невозможно никакое единое нор­мотворчество для разных этнических групп, что не соответствует действительности.

Не секрет, что вся судебная аргументация, вне зависимости от желания участников процесса, построена на софизмах - не­реальных силлогистических фигурах^[4]. Знание в судопроизвод­стве не научное, а риторическое, причем данное утверждение не содержит никакой негативной или критической окраски. Риторическое знание не существует вне логосферы, вне языка^[5]и неоднозначно, как и сам обыденный язык. Методы формаль­ной логики мало что дают правосудию^[6]. Участие переводчика и добавление еще одного языка действует как некий множитель собственной неопределенности процесса.

Несмотря на такую повышенную смысловую энтропию двуязыч­ного процесса, на практике никаких дополнительных проблем правосудия касательно достоверности судебного перевода не наблюдается. Объяснить данное явление можно, эмпирически определив гибридное билингвальное сознание переводчика как такое, которое обрабатывает два смысловых контекста - родной и иноязычный - и объединяет две языковые картины мира неким иррациональным, но очень эффективным способом, компенсирую­щим социолингвистические расхождения обслуживаемой перевод­чиком пары языков. Нельзя также забывать, что судебный дискурс достаточно жестко процессуально упорядочен, и его участники, в том числе переводчик, мобилизуют в ходе дискурса все имею­щиеся у них «фоновые знания», т.е. все знания, которыми они рас­полагают на данный момент В таких условиях, если переводчик ведет себя добросовестно и является дееспособным, силь­но снижается вероятность и значимость ошибок перевод­чика, а вопрос лингвистической достоверности судебного перевода теряет актуальность.

 

ЛИТЕРАТУРА

1.  Винников А.В. Судебный перевод и судебно-переводческие организа­ции. Российский юридический журнал. №2/2012, с.167-174.